Тетрадь «Имя Твоё»
ХХХ
С твоим именем женщин встречая,
Я подолгу смотрю им вослед.
Эти женщины излучают
Твой,
Идущий от имени свет.
ХХХ
Так было в первый день творенья,
Обломки плавали кругом,
Неясные нагроможденья
Каких-то полузыбких форм.
Но ты вошла в мой мир разбитый,
Протёрла пыльные стеклА,
И этот хаос первобытный,
Как дом, умело прибрала.
И что никак не называлось,
От дуновения рвалось,
Само собою завязалось,
Само собою назвалось.
ХХХ
На самом на дальнем краю государства
Стоит городок деревянный, зелёный.
Там курицы ходят по улицам властно
И много сирени, и птичьего звона.
Там люди живут в окружении ильмов,
Там есть кинозал с облупившейся дранкой,
Где крутят всё время военные фильмы,
Которые часто кончаются дракой.
В том городе всюду старинные шпили,
Пустырник восходит на крышах покатых.
На мягком асфальте следы Ваших шпилек
Давно - и не раз! - закатали асфальтом.
Там люди другие.
Там новые песни.
Там новая музыка льётся из комнат.
Там Ваши следы никому неизвестны.
Но я о них знаю.
И вижу.
И помню.
ХХХ
Река бежит через пороги,
Свою показывая власть.
Нет у неё иной дороги.
Как в море впасть.
Струиться морю не пристало,
У моря промысел иной -
Неторопливо и устало
Чуть пошевеливать волной.
Ты прячешь собственные страсти,
Со мною избегаешь встреч.
Наивная! - не в нашей власти
Законом этим пренебречь!
ХХХ
Только это уже не любовь.
Это та сумасшедшая сила,
Что взломала однажды покров
И людей из него замесила.
Я люблю тебя,
Вечностью взят.
Я люблю тебя.
Так на расстреле
Отмечает угаснувший взгляд:
…высоко журавли пролетели…
Это я,
Состоящий из тьмы,
Отвергая любые пределы,
Пью тобою пронизанный мир,
Воздух твой - и холодный и белый.
Принимаю хулу и позор,
Падший,
Слабый,
Бессильный,
Постылый,
Лишь бы ты, лишь бы ты этот взор
На меня,
На меня
Обратила.
ХХХ
Вышел в рощу - всюду иней!
День морозом опьянён.
Губы выклубили имя
Невесомое твоё.
День, присыпанный порошей,
День, истаявший, как нить.
Этот день, такой хороший,
С чем, скажи, ещё сравнить?
ХХХ
Только станет зариться,
Я её не прошу,
Прилетает синица
К моему шалашу.
Беззаботная птаха,
Всё щебечет с берёз.
Неужели не больно
Голым лапкам в мороз!
К этой маленькой птице
Я, пожалуй, привык.
Я и сам как синица,
Только знаю язык.
И, наверно, не важно,
Что иначе свищу.
Прилечу я однажды
К твоему шалашу.
ХХХ
Я жил в ту зиму где-то под Москвой.
Просторный дом и сад в снегу по пояс.
Писал стихи с надрывом и тоской,
И Бахуса всё время беспокоил.
Там было много книг.
И в тишине
Страницы их похрустывали мило.
И почему-то женщина ко мне,
Как только вечерело, приходила.
Мы пили подогретое вино,
Мы с нею целовались до рассвета
В пустом дому.
И видели в окно,
Как бродят дерева в сугробах света…
Она за электричкой долго шла
Пустынным и заснеженным перроном.
Так что ж она, серьёзная, нашла
В повесе - молодом и бестолковом?
Но, значит, что-то было в глубине
За всей бравадой - к нынешней обиде -
Большого, настоящего во мне,
Чего я, к сожалению, не видел.
ХХХ
Районная гостиница.
Забит
Парадный вход и ходят где-то сбоку.
Половики, почти домашний быт
С казённым кипятильником.
Набоков
Никак не лезет в голову!
Виной
Глухая осень в облетевших ветках.
Курю.
Листаю.
Слышу за стеной
Тревожное присутствие соседки.
Лишь двое нас в гостинице.
Народ
Провинцию обходит стороною.
Соседка тоже места не найдёт
За тонкою покрашенной стеною.
Вот дождь собрался.
Станет моросить…
С Набокова не будет нынче толку!
Пойду к соседке, чтобы попросить
Соль.
Или спички.
Или же иголку.
ХХХ
Я получил её письмо.
Такой прохладный ровный почерк.
И текст, продуманный, как очерк
О воспитании детей
Без романтических затей.
Я изучил её письмо.
Стоял сентябрь.
А в сентябре
Пронизан мир прохладным дымом,
Еловым, еле уловимым.
Цветы и женщины, и книги,
И рюмка грустная «Кадриги»,
И письма стынут в сентябре.
И жизнь предстала в этот миг
Такой мгновенной и щемящей,
Такой неясной и пропащей,
Ненужной, глупой, одинокой,
Для всех друзей такой далёкой,
Как в чистом поле длинный крик.
ХХХ
Запахнула шёлковые шторы,
Распахнула шёлковый свой взгляд.
Есть черта такая, за которой
Сразу начинается распад.
Нет! Не сразу - будет промежуток.
Срезанная роза хороша!
И нужна какая-то минута,
Чтоб её покинула душа.
Роза, что волненье излучала…
Роза, брошенная на кровать…
Эти два убийственных начала
Никогда нельзя соединять.
Но когда ты побеждаем страстью
И рассудка лопается нить,
Всё отдашь за призрачное счастье
Их в один конец соединить.
ХХХ
Уж не настолько мы с тобою,
Чтоб думать об одной судьбе.
Я вижу что-то неземное
От древней амфоры в тебе.
Далёкий мастер неизвестный
Не смог достичь наверняка
Изгиба вечного, как бездна
Или как женская рука.
Её доделали невольно,
Неуловимы и легки,
Улыбки,
Взгляды,
Пальцы,
Волны,
Тысячелетья,
Плавники.
И вот она как откровенье,
И я не знаю, как мне быть,
Чтобы своим прикосновеньем
Её случайно не разбить.
ХХХ
Там, где кровли окровлены жестью,
Принимает туман на воде
Из молчаний и взглядов, и жестов
Разговоры любимых людей.
Он возник, когда падали листья,
Когда падали листья, возник -
Этот самый глубокий и чистый,
На пределе догадки, язык.
Из породы теней и растений,
И ранений и полутеней,
Из породы линей и коленей,
И старинных скамей и камней.
Он в такие уводит глубины,
Он уводит в такой водоём,
Что понять его лепет старинный
Можно лишь непременно вдвоём.
Он оттуда, где смутное снится,
Где бездоннее, нежели пруд,
Где кувшинки, как тайные лица,
В темноте под водою живут.
Смирновой Ларисе
Я помню хутор возле Пярну:
Река, туманы на плаву,
Там поутру пускали парни
Литовки ловкие в траву.
Там пахло яблоком анисом
Во всех немыслимых углах.
Там имя влажное - Лариса! –
Всё лето плавало в лугах.
Лариса! Лара! Леля! Лала! -
Текло, плескалось вдалеке,
И плавни плавно обнимало,
И уплывало по реке…
Скосили луг.
И у сарая,
Где косы строгие висят,
Солома жесткая, сухая,
Сухие листья шелестят.
Давно уехала Лариса
Сдавать экзамен в институт.
Сухие стебли там и тут
Всё вспоминают: исса…исса…
ХХХ
Мы бродим по ночному саду,
Нам хорошо с тобой вдвоём,
Мы то смеёмся до упаду,
А то вдруг песню запоём.
Молотим чушь.
Нам по семнадцать.
Но голос внутренний дрожит:
Не надо громко так смеяться,
Когда рука в руке лежит.
А надо тише на полтона,
И надобен иной мотив -
Здесь розы спят, свои бутоны
В тугие свитки закрутив.
ХХХ
Туман переходит в сирень,
Клубами лежит у сирени,
Затем, чтоб подняться с колен
И снова упасть на колени.
Сирень отцветёт, опадёт
Под ноги на камень платформы.
Повсюду туман разнесёт
Её волокнистые формы.
И в мареве белых ночей
Он их повторит на пределе
Правдивей, верней и точней,
Чем было на самом-то деле.
ХХХ
Дым от костра, увлажнённый туманом
Этого надо бежать и бояться,
Надо бежать напрямик по канавам,
Чтобы сюда уже не возвращаться.
Сколько в нём чувства и памяти старой -
Сердце не выдержит больше моё!
Словно порвали струну на гитаре
Или под сердце ввели остриё.
Пусть же других и терзает и мучит
Эта сырая туманная радость,
Пусть же других для себя заполучит
Синим и жёлтым наполненный август.
ХХХ
Всё прошло, дождём промылось,
Отболело, отлегло.
И нечаянно явилось
Песни белое крыло.
Песня соткана из шёлка
И запущена в полёт.
В этой песне очень тонко
Одиночество поёт.
День стоит такой погожий
И высокий.
Потому
Мне не вытянуть, похоже,
Эту песню одному.
Создано на конструкторе сайтов Okis при поддержке Flexsmm - накрутка instagram