Глава одиннадцатая
Передо мной книжка стихов Владимира Сахтёрова с диковинным для поэтического сборника названием «Единая Россия».
Есть у нас хорошая пословица «Сила и солому ломит», где основная смысловая нагрузка ложится на союз «и». Поэтому любому моему соотечественнику понятно, что если на тебя насел медведь, то, скорее всего, он тебя и заломает. Уж в девственниках ты не останешься, это точно. Но зачем же самому раздеваться? Впрочем, одна находка в сборнике есть. Да ещё какая! Вот только автор умудрился её запрятать под терриконом пустой породы. Невозможно длинное стихотворение – в семнадцать строф – называется «Дверные занавески». А какая замечательная мысль! Но – по порядку.
Первые шесть строф автор катает туда-сюда тачки с пустой породой. Стихотворение начинается с двадцать пятой строки:
…..Вы свидетели немые
Гордых чувств, измен, любви…
Вы все видели родные,
Занавесочки мои!
Я руками их поглажу,
И щекой к ним прикоснусь,
Не могу на них сердиться,
Просто я им улыбнусь.
Ах, дверные занавески,
Сколько тайн храните вы….
Опять заскрипели тачки. А вот и самородочек блеснул:
За дверною занавеской
Целовались мы не раз…
Теперь уже автор надевает верхонки, серьёзно впрягается в работу и до конца смены гоняет пустопорожние рейсы. А ведь стихотворение может получиться - пальчики оближешь! Вроде бы простая мысль, но ведь до Сахтёрова никто не додумался. В стихотворении должно быть не более шестнадцати строк. Или даже меньше. Но если его аккуратно выписать, отшлифовать – получится на заглядение! Оно само просится в четыре строфы, и размер найден удачно – четырехстопный хорей: короткий, неброский, очень похожий на складки той самой занавески. Получится – чудо!
Поэтический сборник Галины Рогалёвой «Деревья в городе» несколько лет лежал на полке, а тут ещё добавилась рукопись «Любовь – моё спасение»; я иногда брал их, листал, снова откладывал, но далеко не убирал: я чувствовал, что отношение к стихам должно быть, должно сложиться, но оно никак не давалось, всё время ускользало. Иногда даже злился на себя, потому что не мог почувствовать стихи. Понимал, что стихи есть, а почувствовать – не мог! И здесь уместно рассказать один случай.
В один из походов на зимовьё я как-то показал Михаилу Вишнякову небольшую таёжную полянку. Ничего особенного в ней не было: мелкорослый голубичник, плешины мха, по краям какие-то небольшие берёзки, листвянки - всё по-северному тускло. Это место я не любил за его невзрачность. На других отрезках этого длинного пути были какие-то свои особенности: то дерево необычной формы, то вид красивый откроется, то скалы, то болото, то похожий на динозавра выворотень… И вот как-то сентябрьским днём верхом на Гнедухе (она же Рогнеда) возвращался я в деревню. Мелкий дождик, похожий на влажную пыль, висел над тайгой. Сыро, неуютно, прохладно. Но как только лошадь вышла на эту невзрачную полянку, облачную пелену растащило, солнечный луч - тихий, в полнакала – озарил землю. Мне показалось, что даже Гнедуха от неожиданности остановилась – полянка преобразилась! Мокрая хвоя лиственниц тяжёлой и яркой зеленью подчёркивала там и сям тронутые охрой листья на берёзах, продолговатые листья голубичника горели всем спектром тёплых тонов: бледно-жёлтый, розовый, малиновый, багряный, бордовый, жёлто-бурый и ещё десятки разных оттенков. Невзрачный мох вдруг стал изумрудным и на нём загорелись лучистые звёздочки – всё это буйство красок накрывал несильный солнечный луч. И эта достойная красота была так соразмерна в красках, в размерах поляны, состоянию души, осени и ещё многому, чему нет названия, что защемило в груди.
Я рассказал это случай Михаилу Вишнякову. Он натянул повод, остановил лошадь и с минуту оставался на той поляне, пытаясь представить её в тот осенний день. Да и сам я больше не видел там той поразившей меня картины. Но даже зимой, проезжая старым следом, сбивая снег с голубичника, я уже всегда видел её такой, как тогда…
Стихи Галины Рогалёвой очень похожи на ту небольшую полянку. Потребовалось время, чтобы интонация её стихов совпали с минутным душевным настроем. Но зато теперь, в любое время, стоит мне взять в руки маленькую книжку размером с ладонь, как невидимый остальным свет заливает невзрачную полянку…
У поэзии Галины ( а в том, что это поэзия, нет сомнений) есть несколько особенностей, которые делают её стихи узнаваемыми. Как птица не может жить без неба, а рыба – без воды, так и Галина Рогалёва не мыслит себя вне любви. Это её стихия. Это смысл и содержание её жизни. Честно признаюсь, я не люблю женских стихов о любви. Это всегда надрыв, плач, кликушество, это всегда накал страстей, которые невозможны в жизни. Даже таким большим поэтам, как Цветаева, Ахматова, Ахмадулина, Казакова, Друнина, Бергольц и др., не удаётся сохранить чувство меры, они всегда переигрывают. Такие стихи я стараюсь не читать, но когда их слышишь, становится неудобно. У Галины Рогалёвой на весь сборничек - редкий случай! -- всего две-три надрывные строчки.
Вторая особенность – автор умеет обходиться без поэтических образов. На всю книжку всего одна метафора, да и то она вынесена в название – «Деревья в городе». Галина использует самые обычные, самые простые слова, которые мы проговариваем каждый день на кухне.
Бессонница
Кап-кап-кап - вода из крана.
Дочь за стенкой крепко спит.
И не поздно и не рано…
Что же сердце так болит?!
За окошком – снег и слякоть.
В небе – хмарь и муть…
И так хочется заплакать.
Просто так. О чём-нибудь.
-----------------
Знакомое состояние, не правда ли? Но тогда откуда же это ощущение поэзии? Дело в том, что в стихотворении нет случайных слов, а отсюда нет фальши. Но если нет фальши в чувствах, если они просты и естественны, как дыхание, то им веришь. А вот в какой момент появляется поэзия и откуда она вообще берется – убей, не скажу! Но она появляется и она берётся, это точно. Или вот это, написанное двустопным анапестом:
Ххх
Не гаси мою радость,
Усмири свою боль, -
Нам немного осталось
В этой жизни с тобой!
Осень метит берёзы
Золотистой листвой…
Осуши мои слёзы -
Этот дождь проливной!
Так легко, незаметно
Наша дочь подросла…
Ей, как лодке при ветре,
Два б надёжных весла!
Но …всё дальше и дальше
Нас разводит с тобой
Этот, резкий и нудный
Жизни дождь проливной…
----------------
Замечательное стихотворение! – если бы не досадные мелочи. Первое: на шестнадцать коротких строчек (стихов) четыре раза употребить многоточие – явный перебор. Многоточие, эти три маленькие точки, в стихотворении несут огромную нагрузку, они вмещают в себя смысловую тяжесть целой строки, иногда – двух, а иногда подразумевают то, что и выразить-то невозможно. Многоточие -это пауза, во время этой паузы стихотворение набирает в лёгкие воздух. Если много пауз, дыхание становится прерывистым, стихотворение начинает задыхаться. Многоточие в стихотворении – это алмазный кулон в золотой цепочке. Когда их много, они становятся стекляшками. В стихотворении Галины Рогалёвой многоточие оправдано лишь в первом случае. В остальных – притянуто и надумано.
Такие стихи не будешь читать на стадионе. Да и со сцены залом они не будут услышаны – только наедине с настольной лампой. Потому что после них надо подумать – не о стихах, подумать о жизни: почему же так случается, что течение времени всё дальше и дальше разносит нас друг от друга – детей от родителей, друзей от друзей, любимых от любимых… Почему этот поток такой беспощадный и почему только в одну сторону? Ведь бывают же случаи, когда реки текут вспять. В книге «Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы», которую часто листаю, сказано про лето 1063 года: «Сухое лето. В Новгороде Волхов шёл в обратном направлении в течение пяти дней: «Иде Волхов вспять…» Почему такого течения нет среди людей?
Хххх
Вдруг станет всё легко и просто,
Когда увидишь за окном,
Как девочка –
смешной подросток –
По лужам мчится босиком.
Мелькают змейками косицы,
Скакалка бьётся на ходу…
А улица ей вслед косится
(уж это счастье на виду!) –
со скрытой завистью во взорах –
мир так от сложностей устал!
И лишь мальчишка из-за шторы
К стеклу, на цыпочках, припал…
--------------------------
«уж это счастье на виду», взятое в скобке – неудачная строка. Мысль очень понятная и правильная, вот только поэтически оформить её у автора не получилось. Выше я уже писал о четырёхстопном ямбе, об осторожном применении этого изношенного размера в двадцать первом веке. Применение его в этом случае можно назвать оправданным: нового он ничего не дал, но и не загубил хорошую мысль, прекрасно задуманное стихотворение. Оно состоялось.
А вот стихотворение трёхстопного хорея.
ХХХ
Я тебе, как первый снег, -
Чистотой под ноги…
Сквозь ладошку – тихий смех
Недотроги…
И не песня , и не весть –
Отголосок…
Вечный труженик письма –
Знак вопроса.
Быть мне дерзкой – не резон:
воспитанье!
С нищенкою в унисон –
Подаянье?..
А тебе и дела нет –
Рвёшься к смелой?..
Сапогом-то в чистый снег –
Белый-белый…
--------
Стихотворение, честно говоря, написано ради последних строк. Но именно они-то и дают впечатление вторичности. Потому что этот пласт уже отработан нашей женской поэзией. Если у Марины Цветаевой этот образ был нов, у Людмилы Татьяничевой и Татьяны Смертиной – интересен, у Елены Стефанович цепляет, но уже на излёте: «…Людям душу выстлала простынью, \ кто-то выспался и ушёл.», то у Галины Рогалёвой образ начинает эксплуатироваться по второму кругу: в девственную чистоту души, снега, простыни и пр. грубо лезут сапогом, плевком, окурком, грязью и пр. Надо искать что-то другое. Что касается конкретно этого стихотворения, то оно держится лишь на этом образе. Многоточия без меры вносят дополнительную сумятицу.
ХХХ
Приснилось мне, что я твоя жена…
…Потом приснилось: это всё – не сон…
Сон во сне. Этот приём не так уж часто использовался русскими поэтами, но хотя бы однажды большие мастера к нему обращались. И всегда это были находки. Интересным получилось стихотворение и у Галины Рогалёвой.
В сборнике «Деревья в городе» пятьдесят семь стихотворений – ни много и ни мало, самая мера. Объём поэтического сборника так же важен, как и сами стихотворения, их качество. (Я не беру во внимание итоговые сборники, подводящие черту под творчеством автора ). Оптимальный объём 60-100 стихотворений. Если меньше – читатель остаётся голодным. Если больше – наступает пресыщение. А 60-100 это не моя фантазия, в этих пределах все ведущие наши поэты называли оптимальный объём поэтического сборника. Сборник должен быть прочитан на одном дыхании.
Когда мне попадает в руки толстая книга стихов начинающего литератора, я могу его даже не открывать – там графомания. Исключений не было. Да их и не может быть. Потому что есть физические законы, нарушить их не получится ни у кого. Свет летит со скоростью триста тысяч километров в секунду, а звук – всего триста тридцать метров в ту же секунду, курица несёт яйцо за тридцать шесть часов, а если больше, то это уже инкубатор. Поэт, даже самый-самый великий, не может написать в год триста шестьдесят пять стихотворений. Даже Пушкин не способен на это. На это способен лишь графоман. Но именно у графоманов заслуги исчисляются толщиной книги, её физическим весом. Как макароны или картошка. Однако я отвлёкся. Вернёмся к рукописи Рогалёвой «Любовь – моё спасение». И здесь расскажу, с разрешения Бориса Макарова, один интересный случай.
Было это в давнее время. В Акшу в гости к Борису Константиновичу приехали поэты Александр Колумбин и Геннадий Головатый с родственниками. Мужики наскоро собрали удочки, накопали червей, и Борис повёз их на свои заветные места. Ловить карасей. А Геннадий Алексеевич попросил посадить его в инвалидное кресло посредине двора и лицом оборотить к поленнице дров. Мужики исполнили странную причуду Головатого и уехали. На берегу читали стихи, ловили рыбу, пили водку. Но Борис не находил себе места, его не покидала мысль: как там Геннадий? Всё-таки он настоял и часа через три вся компания вернулась в деревню, чем вызвала неудовольствие Головатого. Это он объяснил так: в природе не случается повторений, взять хотя бы ту же поленницу дров, которая занимала место от одной ограды до другой. Геннадий сказал, что внимательно рассмотрел за три часа всего лишь половину и не нашел двух одинаковых рисунков на торцах поленьев, а если бы ему дали ещё три часа, то он рассмотрел бы и вторую половину и уверен, что повторений так же не было бы. Этот случай в пересказе Бориса Макарова мне крепко запал в душу, потому что понимал, что за этой явной мыслью кроется ещё одна, другая, более глубокая, которую я пока не могу выразить, она всегда ускользает. Однако нам в данном случае важна поленница дров, поленья в которой не повторяются. Причём, в это самое время над поэтом светило солнце, по двору ходили куры, женщины в доме хлопотали у плиты, по улице шли люди, мальчишки гоняли на великах, кто-то умирал, кто-то родился, кто-то влюбился. Вся эта жизнь была скрыта от Геннадия Алексеевича поленницей дров. Однако когда дело дошло до стихов, то в строчках Головатого появились и куры, и велики, и мальчишки, и любовь, - всё то, что было недоступно его взору.
Рукопись Галины Рогалёвой «Любовь – моё спасение» - это стихи о любви. И пусть любовь очень важная составляющая жизни, может быть, самая главная, но всё же не единственная. За забором течёт, ползёт, струится, стремится, стоит другая жизнь, которая не может ворваться в рукопись Галины Рогалёвой – на пути стоит поленница. От забора до забора. И сплошь – стихи о любви. О расставании зимой, весной, летом, осенью, утром, днём, вечером, ночью, в ясную погоду и под дождём, в подъезде и на улице, у телефонной будки и в троллейбусе… О встрече зимой, весной, летом, осенью, утром, днём, вечером, ночью, в ясную погоду и под дождём, в подъезде и на улице, у телефонной будки и в троллейбусе… И все они не повторяются. Понимаю, что автор так видит мир, только через эту призму этот мир понимает, и упрекнуть его я не имею права. Я могу лишь сказать, как бы мне хотелось видеть рукопись – в сокращённом виде. На одном дыхании. Тщательно отобранную. И чтобы жизнь видеть не с одной неподвижной точки. Даже если это – Любовь.
Однако с рукописью стихов «Любовь – моё спасение» дело обстоит немного иначе, в ней собраны стихотворения, написанные автором с семидесятых годов до сегодняшнего дня. Если Галина Рогалёва задумала свою книжку как итоговую, то, конечно, её объём не может уложиться в размер обычного проходного поэтического сборника. А с другой стороны – если книжка итоговая, то и требования к ней повышенные. Однако сокращения всё равно не избежать, слишком неравноценные стихотворения стоят рядом. А некоторые строчки просто дивные! В хорошем стихотворении «Я обожаю этот дом…» есть волшебные строчки: если книжка итоговая, то и требования к ней повышенные. Однако сокращения всё равно не избежать, слишком неравноценные стихотворения стоят рядом. А некоторые строчки просто дивные! В хорошем стихотворении
Я обожаю по утрам
Заслушиваться дивным пеньем,
И пола скрип, и птичий гам
Тянуть в своё стихотворенье…
«Тянуть в своё стихотворенье…» - это просто волшебство какое-то!
Но бывает и наоборот, в замечательном коротком стихотворении – провал, пустота, ненужная, неуместная строчка:
ХХХ
На сопках снег белеет,
А над Читою дождь…
По вымокшей аллее
Ты вновь одна бредёшь.
И никому нет дела
(контрастом душу рвёт!) - безобразная строчка!
Что дождь на фоне белом
Всё льёт, и льёт, и льёт…
Если рукопись «Любовь – моё спасение» внимательно просмотреть, отобрать и – самое главное – правильно скомпоновать, получится хороший поэтический сборник. Повторяю, почти ничего не надо исправлять, дописывать, переписывать, надо всего лишь правильно выстроить стихотворения одно за другим. И нащупать оптимальный объём. А это почти также трудно, как и написать.
К творчеству Дмитрия Саклакова присматриваюсь давно и внимательно. Хулиган в своих стихах, матершинник, эпатажник, пересмешник, эпитетов можно подобрать много, и ни одно из них не будет полным. Но ближе всего будет слово «умный». Умный взгляд, умное зарифмованное слово. И ещё одно – достойная позиция Дмитрия Саклакова. Не слышал, чтобы он толкался в литературных кругах, оттирая локтями других. Не слышал, чтобы он старался перекричать других, называя себя поэтом, коих сегодня развелось в каждой подворотне. Саклаков пишет стихи.
Стихотворение, которое я приведу ниже, затянуто. Неправильно композиционно сгруппировано. В нём можно найти много недостатков. И всё-таки, несмотря на старания автора испортить это прекрасное стихотворение, у него ничего не получилось. Стихотворение сопротивлялось автору и выстояло. Вот эти строчки.
УХОДЯТ ПОЭТЫ
Уходят поэты, уходят поэты.
И магия Слов покидает планету…
От Любки, от Надьки и даже от Верки
Уходят поэты в агенты и в клерки,
От творческих мук, полуночных бессонниц,
Как от надоевших постылых любовниц,
Которых бросают и вновь не находят -
Поэты уходят, поэты уходят…
Уходят поэты… Уходят таланты!
Уходят в бармены и официанты,
Уходят в юристы, уходят в таксисты,
Уходят в сантехники, в экономисты,
Захлопнув Поэзии хрупкую дверцу,
Уходят от истины, ранящей сердце…
Уходят поэты, уходят поэты
От магии слова и магии Света…
Уходят поэты. Уходят из мира!
Уходят в бандиты, уходят в банкиры.
Уходят от совести и беспокойства,
Уходят в бахвальство и в самодовольство,
От вечных терзаний, от боли прозренья,
От горечи строк и глотка вдохновенья,
От лампы рабочей и лунного света –
Уходят, уходят, уходят поэты…
Поэты уходят… Становятся старше.
Уходят в начальники и в секретарши.
Уходят в сексоты, уходят в сектанты,
Уходят в издатели и в коммерсанты,
Уходят от сути, от поисков смысла,
Рифмуя безликие цифры и числа…
Уходят от тайны. Уходят от чуда!
Дорогой соблазна, тропинкой Иуды,
Уходят к деньгам – от тоски, от испуга –
В измену любимой, в предательство друга,
Уходят в банальности, в пошлые штампы,
Не чуя под сердцем страны Мандельштама!
Не Млечным путём и не Чёрною речкой,
Где сталь пистолетов не знает осечки,
Не полем в цвету и не рощей осенней,
Где машет рукой бесшабашный Есенин –
Иными…путями…поэты… уходят…
Их призраки с нами по улицам бродят,
Жуют в перерывах, сидят в кабинетах,
Кивают друг другу на пышных банкетах:
«…Да-да, порешаем… О кей, заходите..
Не ваши ли строчки? Ах, нет…извините…»
Не кровь на страницах – лишь пятна от плова…
Уходит великое русское Слово!
Уходят поэты! Уходит эпоха!
Тоскливо молчат бубенцы скомороха,
Стреножен Пегас и отброшены крылья.
Усеяны пастбища пеплом и пылью.
Уходит полжизни! Уходит полмира!
Заброшена в угол ненужная лира.
И пашня в бурьяне, и зёрна не всходят.
Поэты уходят, поэты уходят…
Послушай, послушай, послушай, послушай,
Уходят поэты, уходят их души –
Из этой земли, что с младенчества топчем.
Живём как умеем, не взыщем, не ропщем.
Уходят не в бездну, не сквозь стратосферу,
Не вдоль горизонта, не в пропасть карьера,
Не сумраком ночи, не лезвием бритвы,
Не точкою пули, не пламенем битвы,
Не светом звезды, не сияньем кометы –
Иными путями… уходят поэты…
Уходят в кассиры, уходят в лифтёры,
Во тьму, в никуда, в управдомы, вахтёры,
Уходят в рутину, уходят в карьеру,
Где нет ни Любви, ни Надежды, ни Веры…
Уходят поэты. Уходят поэты.
И серая мгла застилает планету…
-------------------
Или одно вот такое стихотворение написать. Или приволочь из издательства пухлый том, в котором стихи по цвету и вкусу похожи то ли на мыло, то ли на маргарин. Выбирайте сами.
Автор может и не видеть собственные недостатки, такое бывает даже с опытными литераторами. Здесь есть два способа. Первый: читать хорошие стихи, они оттачивают художественный вкус. Второе: на время написанное отложить в сторону, а потом посмотреть «посторонним» взглядом. Но лучше совместить первое и второе. А если бы ещё к этому стихотворению умного тонкого редактора! Убрать лишнее, расставить иначе знаки препинания – с таким стихотворением можно идти в любой журнал!
ПРИМЕЧАНИЯ: *Владимир Сахтёров, «Единая Россия», стихи, ООО «Палитра», Чита, 2008 год.
**Галина Рогалёва, «Деревья в городе», частная типография Г.Богданова, Чита, 2006 год.
***Дмитрий Саклаков, «Чита литературная», № 116.
Создано на конструкторе сайтов Okis при поддержке Flexsmm - накрутка подписчиков в вк