"Листок бумаги белой"

ТЕТРАДЬ «ЛИСТОК БУМАГИ БЕЛОЙ»

ХХХ
На выбор.
Нелепо.

Случайно.
Не ведая меры тепла,
Поэзии лёгкое пламя
Согрело мне душу дотла.

ХХХ

Стихи не пишутся вдвоём,
Стихи приходят к одиночкам.
Так к ночи ходит водоём
И к водоёму ходят ночи.

И здесь свидетель ни к чему.
Ему,
С наивными очами,
Не надо знать, в какую тьму
Уходят лилии корнями.

ХХ

На серебряных спицах,
Обо всём позабыв,
Голубые синицы
Сочиняют мотив.
Я улыбки не прячу,
Улыбаюсь себе.
Песня многое значит
И в синичьей судьбе.

ХХХ

Лиловым, красным, жёлто-палым
Меня настраивал октябрь
Как будто арфу иль гитару
Прикосновением ногтя.

Чтобы почувствовать причины,
Он стёр с лица следы румян,
Почти до чуткости осины
Меня настроив, как рояль.

Но есть тончайшая черта,
И в этом-то секрет момента,
Поскольку дальше - глухота
Или поломка инструмента.

ХХХ

Петровой Гелии Александровне

Бесцельные прогулки зимним лесом,
Когда он бахромою истончён,
Чтоб никаким корыстным интересом
Ты не был в это время отвлечён.

Нетронут снег на просеках.
Однако
Таким его я видеть не могу,
Брожу и палкой оставляю знаки -
Кружочки и зигзаги на снегу.

Мне непонятно это производство,
Взаимопроникание стихий,
Когда снега, переливаясь солнцем,
Затем переливаются в стихи.

И как понять обратный тот порядок,
Когда под лампой книгу развернёшь -
Квартиру заметает снегопадом,
И ты по лесу зимнему идёшь?

ЧИТАТЕЛЮ

Водку пью обстоятельно,
Не дождавшись гостей.
Средь поэтов-писателей
Моё место в хвосте.

Только, только не рано ли
Ждать хороших вестей?
Люди! - дивные раковины
С перламутром страстей.

С виду все одинаковы,
Скрытые глубиной.
Среди тысячи раковин
Жемчуг только в одной.

Звук, пронизанный запахом,
Только жемчуг поймёт.
Это я о читателях.
Это я про народ.

ПИАНИСТ И МУЗЫКА

Он взмывает, словно птица,
Нажимает на педаль,
И клювасто и когтисто
Нападает на рояль.

У него глаза закрыты,
Волны его музыки
Поднимают камни, плиты,
Города, материки.

Но меня гнетёт другое,
Пеплом по полу сорю.
И в лицо его слепое
С мукой тягостной смотрю.

Когтем клавиши терзает
Словно бы перед концом.
Ничего не выражает
Это страшное лицо.

Всё и свято и порочно.
Голуби и вороньё.
Музыка.
И очень точный
Слепок внутренний её.

ХХХ

Были краски калёны и жёстки,
И уже проступали сполна
Удивительные наброски
Потрясающего полотна.

Боже мой!
Ничего мне надо,
Только б в самую глубь заглянуть!
Я не знал, что под пристальным взглядом
Проступает запретная суть.

Я глядел и не мог наглядеться.
И - пронзило: как бездна, проста,
Развернулась у ног и у сердца
Потрясающая пустота…

ХХХ
Владимиру Маслову и Зое Савицкой

Дом стоит на берегу высоком,
День стоит высокий от стрекоз.
Озером, озоном и осокой
Комнаты пронизаны насквозь.

С уваженьем слышу, как, вздыхая,
В двух шагах от моего окна,
На износ,
Почти не отдыхая,
День и ночь работает волна.

Не бездумно бьёт волна в осоку -
Строго чередуя интервал.
Словно кто-то в замысле высоком
Взял и озеро зарифмовал.

Из-за этой маленькой причуды
Озеро преобразилось враз,
Словно бы законченное чудо,
В малахит оправленный алмаз.

ХХХ
Художнику Сергею Прудникову

Ты идеал возьми мишенью.
Но забывать о том нельзя:
Лишь творенья совершенны,
Где есть невидимый изъян.
Он - ускользаем, словно блики,
Он - как невольная вина.
Он - как в джокондовой улыбке
Ассиметрия не видна.

ПОЕЗДКА НА АРАХЛЕЙ

Поэту Борису Макарову

Озеро к закату отштормило.
Мы гуляли берегом тогда
Просто так.
И это походило,
Как гуляют ветер и вода.

Он читал свои стихотворенья,
Чтобы не тревожить рыбаков.
Но вода, охваченная ленью,
Разносила звуки далеко.

Говорить со сцены не обучен,
Помогал движением руки.
Затихали скрежеты уключин,
И тянули шеи рыбаки.

Под ногами водоросли, тина…
И пока он строчки говорил,
Тонко-золотая паутина
Вкруг его сияла головы.

ХХХ

Другу и барду Сергею Леонову

Он пьёт две недели подряд.
Он смотрит с тоскою на воду.
И что-то бормочет, космат,
И спит на полу за комодом.

Он курит какую-то дрянь,
А пальцы заходятся дрожью.
Алкаш! Распоследняя пьянь!
И это - творение Божье?!

Потом наступает рассвет.
Он долго стоит у окошка.
Весь день на осенний проспект
Ложится и тает порошка.

Под утро уснёт на руке,
Уронит перо на колени.
Синеет на белом листке
Короткое стихотворенье.

Оно вылетает в окно
Как светлая тень - без разбега.
Прозрачней и легче оно,
И чище вчерашнего снега.
Возносится в небо, как нить,
Где души витают, крылаты.

Не мог же его сочинить
Вот этот,
Уснувший под лампой!?

ХХХ
Игорю Северянину

Уже не помню, что за повод,
Но познакомил нас февраль.
И тогда ещё был молод,
И ты прозрачна, как хрусталь.

Вода за окнами стекала.
Мы пили, глядя за окно,
Из фиолетовых бокалов
Сухое красное вино.

И было как-то неуютно
Мне в этой полутемноте
За то, что взгляды поминутно
Я устремлял на декольте.

Но, как греховности начало,
Того, что в нас заключено,
Нас поднимало и прощало
Стеклом пронзённое вино.

.
й
ло
иг
ною
итель
и пронз
и точной
и тонкой
завершиться
Где прозрачный колышится слой,
Чтобы там, в вышине непорочной,
Чтоб затем утвердиться на ней.
Из земли вырастает без страха,
Так сосна - от косматых корней,
Как и я, начинаюсь из праха,
СОСНА

ХХХ

Кто я есть, я не знаю о том.
Мне дана лишь догадка об этом.
Я крещён христианским перстом
И - повторно, неведомым светом.

Коронован осенним лучом
На исходе холодного лета.
До конца на него обречён.
Это значит - до самого света.